Неурожай – беда, урожай – беда ещё бо́льшая
Наше общество давно уже ждёт перемен, оно их жаждет. Ведь это ненормально: так убого жить в стране с таким богатым потенциалом. Но если мы так живём, значит, происходит что-то не то. Но в состоянии ли нынешние власти ответить на запрос общества? Да и вообще, хотят ли власти перемен или лишь создают иллюзию какого-то движения, а на самом деле мы топчемся на месте, всё глубже погружаясь в болото?
На Руси издревле говорили: неурожай – беда, урожай – беда ещё бо́льшая. Казалось бы, всё понятно: неурожай – есть нечего. Урожай – цены падают, не все крестьяне концы с концами сведут. Но когда мне было лет 15, я попросил прокомментировать эту народную мысль моего деда-казака Афанасия Фатеевича, прошедшего две войны – японскую и германскую (которую мы теперь называем Первой мировой).
Ответ простого рядового своего Отечества мне в то время был не совсем понятен, но я хорошо его запомнил. Звучал он примерно так.
Русский люд никогда не жил стабильно, всякие передряги в верхах больно сказывались на его жизни, поэтому он ничего и не ждал от будущего, а жил одним днём. Неурожай – это действительно была беда, люди голодали. Урожаю, конечно, радовались, но мало кто имел возможности сохранить этот урожай. Только у зажиточных крестьян были амбары, а у большинства – только дранные мешки, из которых зерно ели мыши… То есть мало того, что цены на сельхозпродукцию в урожайный год падали, так беднота всё равно оставалась без хлеба и в результате шла на поклон к зажиточным крестьянам. Отсюда и возникали всякие деревенские противоречия. А между тем именно крепкий мужик был настоящим хозяином, который позаботился о том, где хранить собранный урожай. Крепкий мужик, в отличие от всех остальных, смотрел далеко и понимал, что в наших краях год на год не приходится – то засуха, то морозы, то ещё какие беды. Вот тогда запасы и спасают. А остальные быстро всё проедали, проматывали, теряли, и хранить им было нечего.
И вот именно этого крепкого мужика большевики окрестили кулаком и извели под корень (до большевиков кулаками называли сельских ростовщиков, дававших деньги нуждающимся под проценты; но среди этих ростовщиков, конечно, встречались и преуспевающие, зажиточные крестьяне, а от большевиков это имя уже досталось всем крепким, да и не только крепким, хозяевам без разбору). Вот отсюда, говорил мой дед, и пошли все наши беды.
Правда, наступление на деревню пошло ещё до большевиков. Ещё царь и Временное правительство всякими продразвёрстками (их вовсе не большевики придумали) подорвали и так не сильно крепкое доверие мужика к власти. А большевики уже продолжили это дело. То есть государство уничтожило мужика, а его функции на себя не взяло и взять не могло, поскольку мужика заменить никто не может, даже колхозы.
Я потом всю жизнь вспоминал рассуждения моего деда, особенно когда слушал благостные сообщения об очередном «небывалом урожае» – что при советской власти, что в современной России. Теле– и радиоведущие, газетные корреспонденты взахлёб рассказывают о достижениях нашего сельского хозяйства, о радости тружеников села и об их рекордах. А я не верю в эти сказки. Всё это постановочно, как кинокартина «Кубанские казаки». Есть ли где хранить такой урожай?
А ещё я часто вспоминаю один эпизод из своей жизни. Моя малая родина – Воронежская область, районный центр Острогожск. Я часто бывал в тех местах, там у меня осталось много родных, близких людей и просто друзей, многие из которых в сельском хозяйстве достигли определённых высот.
Итак, восьмидесятые годы прошлого века. Знойное лето, август. Колхозы Воронежского края рапортуют о небывалом урожае зерновых.
Я спозаранку собрался в лес набрать диких груш, которые в послевоенные голодные годы помогали нам выжить и бесподобный вкус которых я помню до сих пор. Но дело не в этом. Мой поход в лес пролегал через поля, где во всю свою мощь трудились комбайны. Они тут, наверное, гудели всю ночь – надо было успеть потому, что по такой жаре зерно могло начать осыпаться. Уборка урожая – труд не из лёгких.
Выйдя к обеду из леса с увесистой торбой груш, я к своему изумлению у какого-то оврага увидел, как один из комбайнов ссыпал зерно из бункера прямо в овраг. Я, переживший голод, когда лепёшка из желудей считалась за лакомством, не выдержал такого кощунства и подошёл к комбайну. Им управлял мужчина лет 45-ти. Я с возмущением высказал своё отношение к нему и к его действиям. А он мне вот что ответил:
– Чего ко мне ты пристал? Тебе за что платят? За выработку? Мне тоже. А выработка моя исчисляется убранными гектарами. Я вот уже забил бункер под завязку, а машин для разгрузки как не было, так и нет. Говорят, элеватор загружен, возить некуда. А мне что – стоять и загорать? О чём раньше начальство думало?!
Что я мог ему ответить? Разговорились. Вспомнили ту самую присказку – что в России и неурожай беда, и урожай тоже. После нашей часовой беседы машины так и не подошли.
Возвратившись домой, я поделился увиденным с местными жителями – родной сестрой Екатериной и с её мужем Иваном, который по командировкам изъездил весь Советский Союз, многое повидал. Они не удивились моему рассказу об увиденном в поле: «Это не только у нас в районе, а по всему Союзу. Не хватает хранилищ, но это не беспокоит власти. Им бы только доложить наверх о рекордах, а там и трава не расти».
На эту же тему я потом поговорил со своим одноклассником – главным агрономом одного из преуспевающих колхозов в районе, и он меня тоже не порадовал: «Понимаешь, нет настоящего хозяина. Работает безликая система. Сельским хозяйством управляют чиновники из своих кабинетов, а знаний у них в этом деле – ноль. Им главное отчёт и доклад выше, а как зерно растёт и как его убирают – им до лампочки!»
Эти слова подтвердила и моя соседка по улице тётя Клава. Она с детства всю жизнь проработала в колхозе.
– Когда в колхозе был председатель хозяин, то колхоз процветал, и мы жили сносно. Но это было редко. Больше с района назначали пьяниц, и всё катилось под откос…
– А как же выборы? – спрашивал я (в колхозах, как известно, председателя выбирали на общем собрании колхозников).
– Какие выборы? Это так, для видимости. Ставили угодных властям.
Но всё это было много лет назад. А что происходит сегодня?
Сегодня сельским хозяйством как правили, так и правят кабинетные люди, которые, наверное, думают, что булки на деревьях растут. Стоит ли при таком положении дел ждать каких-то перемен в сельском хозяйстве в лучшую сторону? Вряд ли!
Я не поленился и навёл справки об обеспеченности хранилищами нашего современного сельского хозяйства. Так вот, по разным данным, у нас сейчас есть где хранить до 20 млн тонн зерна (при ежегодном среднем урожае в 120-130 млн тонн). А половина имеющихся хранилищ – это склады сельхозпредприятий, в том числе склады напольные, которые далеко не всегда могут обеспечить качественное хранение. А в не предназначенных для длительного хранения сооружениях качество продукции из-за заражённости вредителями и грибковыми болезнями может снижаться (до 30-40 процентов).
Ещё хуже дела с хранением картофеля, овощей и фруктов. По оценкам Минсельхоза РФ, имеющиеся мощности картофеле– и овощехранилищ – 7 млн тонн, а плодохранилищ – в 450 тыс. тонн. Этого хватает для хранения около 30 процентов выращенного урожая картофеля и овощей и лишь 10-15 процентов плодов.
Вот почему я не слишком-то рад благостным сообщениям об очередном рекордном урожае.
Наше общество давно уже ждёт перемен, оно их жаждет. Ведь это ненормально: так убого жить в стране с таким богатым потенциалом. Но если мы так живём, значит, происходит что-то не то. Но в состоянии ли нынешние власти ответить на запрос общества? Да и вообще, хотят ли власти перемен или лишь создают видимость какого-то движения, а на самом деле мы топчемся на месте, всё глубже погружаясь в болото?
Вадим КУЛИНЧЕНКО, п. Купавна Московской обл.