Ровно полтора века назад русские сёла подверглись нашествию «продвинутой» столичной молодежи

Тогдашние газеты Российской империи именовали памятное лето 1874-го не иначе как «безумным»: будто саранча, полчища революционных студентов и прочих интеллигентов-либералов ринулись «в народ». Мужиков открыто призывали убивать и грабить помещиков, свергать царя и правительство. Университетское помешательство выплеснулось в «широкие народные массы»…

Чудит барин... Так говорили крестьяне в романе «Анна Каренина», когда видели своего помещика (Левина) за косьбой травы.

Увы, не прониклись идеей всеобщего равенства «тёмные мужики», Левин плюнул на них и уехал в Москву, в компанию более подходящих собеседников на тему «прекрасной России будущего».

А первые попытки русской либеральной интеллигенции просветить народ идеями западных социалистов начались в «кружке петрашевцев». Ещё в 1847 году лидер тайного общества, крупный помещик и молодой выпускник Царскосельского лицея Михаил Петрашевский решил у себя в имении воплотить задумки Шарля Фурье (сам этот французский мечтатель денег на свой же эксперимент не имел, в отличие от российского наследника папенькиных миллионов). Михаил Петрашевский построил огромный двухэтажный барак, назвал его дворцом и загнал туда несколько сот своих крепостных, сказав: теперь вам всем будет счастье, ведь отныне у вас всё общее – земля, жильё, скот и бабы. Крестьяне, знамо дело, поблагодарили барина, а как только он уехал, сожгли «дворец» и разошлись по своим избам.

Подумать только! Спустя два года из-за этих шизоидных идей чуть было не расстался с жизнью молодой Федор Достоевский, который тоже входит в «кружок петрашевцев»... Слава Богу, жестокий тиран Николай I, как выяснилось, хотел всего лишь попугать «петрашевцев» и в последний момент заменил им смертную казнь ссылкой. Даже не каторгой!

Нет, не оценили монаршей доброты пламенные борцы за счастье народное. И продолжали свою подрывную деятельность.

По стопам Пугачёва

«Хождение в народ» либералы приурочили к столетию крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачёва (в 1774-м восстание добилось наибольших успехов). Тысячи юношей и девушек из дворянских семей купили фальшивые паспорта и пошли по деревням – агитировать мужиков взбунтоваться против власти.

Как это выглядело на деле? Вот наглядный исторический пример.

Тверская губерния, приволжское село Едимоново. Полтора века назад это место гремело на всю матушку Русь: здесь, во владениях барона Корфа, старший брат великого художника-баталиста Василия Верещагина – Николай Васильевич – организовал одну из школ молочного хозяйства (другие аналогичные школы были открыты в Вологодской, Новгородской, Ярославской губерниях). Барон ликовал: изготавливаемое по технологии инженера Верещагина (который много изучал опыт Европы) «французское» сливочное масло (в Париже оно именовалось тогда «петербуржским», а ныне широко известно как вологодское) обещало приносить огромные доходы.

Но летом 1874-го школа едва не закрылась из-за массовых арестов среди её учителей. Ведь добродушный Корф по просьбе своего знакомого, бывшего губернатора Санкт-Петербурга Льва Перовского, взял в качестве «учительши» его 20-летнюю дочь Софью. Девушка только что вышла из тюрьмы, где пробыла несколько месяцев из-за участия в тайной организации «Народная воля». Опозоренный отец простил непутёвую дочь и надеялся, что сельский труд образумит бунтарку.

Перовская привезла с собой в Едимоново ещё нескольких членов «Народной воли» – также в качестве учителей. Скрутили агитаторов сами мужики, привели их пред ясные очи своего помещика. Мол, барин, так и так, вы не смотрите, что они – из благородных, они подбивали нас на убийство и поджог!

– Кого ж убить-то хотели? – весело вопрошал барон Корф, не понимая, что все это – далеко не шутка и не юношеское баловство. Он поймёт через несколько лет, когда Перовская, её муж Андрей Желябов и их товарищи взорвут императора Александра II, всю дорогу «потрафлявшего» своим будущим убийцам).

– Вас они подбивали убить, барин! А усадьбу вашу сжечь и жить какой-то коммуной, – сообщили крестьяне.

– А усадьбу зачем жечь? – посмеивался Корф.

– Чтобы ваше добро себе забрать...

– Да как же вы заберёте, если оно сгорит всё?

– А это вы её спросите, барышню Софью Львовну...

«Н-да, народ уже не тот, что во времена Пугачёва, не понимает своего счастья», – расстраивалась Перовская, когда конвойные сопровождали её вместе с соратниками в Санкт-Петербург, под крыло ненавистного, но такого полезного папаши.

Зачем разбудили Герцена?

У «хождения в народ» были серьёзные причины. В 1850-е годы среди молодёжи резко вырос интерес к наукам, дворянские юноши и девушки «ломанулись» в университеты. Мест на всех не хватало, и осенью 1861-го правительство было вынуждено резко повысить плату за обучение. В ответ на это в ряде университетов прошли студенческие волнения, в результате которых тысячи вчерашних школяров оказались выброшенными на улицу, стали ненужными. На работу они часто не могли устроиться из-за клейма «неблагонадежных», а продолжать учёбу, перейдя в другой университет, также не могли – за редкими исключениями.

И в этот момент Александр Герцен, по словам Ленина, «проснулся» и обратился из своего Лондона к молодёжи России с призывом «идти в народ». В своем «Колоколе», нелегально переправляемом в Россию (кстати, тем же Достоевским, благополучно путешествовавшим по Европе после отбытия ссылки), Герцен писал: «Но куда же вам деться, юноши, от которых заперли науку?.. Сказать вам куда?.: В народ! К народу! – вот ваше место, изгнанники науки...»

Исключенные из вузов недоучки становились сельскими учителями, фельдшерами и т.п. Оформилась и главная цель «ходоков»: сделать из крестьян революционеров.

Искатели приключений

Было и ещё одно важное обстоятельство. «Хождение в народ» воспринималось молодёжью из обеспеченных семей как «адреналиновый экшэн», смесь детектива с путешествиями какого-нибудь сэра Ливингстона к зулусам. Требовалось скрываться от полиции, стать «своим среди чужих» – в неведомой, дремучей крестьянской среде! И все это – не просто так, а ради свободной России будущего.

Неудивительно, что ступить на героическую стезю хотели не только юноши, но и девушки-дворянки. Такие, как Софья Перовская, Вера Засулич, Вера Фигнер и им подобные, спешили навстречу приключениям и… любви.

Анархист С.М. Степняк-Кравчинский писал в те годы о «хождении в народ»: «Ничего подобного не было ни раньше, ни после… Точно какой-то могучий клик, исходивший неизвестно откуда, пронесся по стране, пронизывая всех, в ком была живая душа, на великое дело спасения родины и человечества. И все, в ком была живая душа, отзывались и шли на этот клик, оставляя родной кров, богатства, почести, семью, отдавались движению с тем восторженным энтузиазмом, с той горячей верой, которая не знает препятствий».

По официальным данным, пропагандой были охвачены 37 губерний европейской России.

Но… Народ не оправдал надежд либералов. Обычно мужики, послушав агитаторов разок-другой, вязали их и сдавали властям. А бывало, самолично судили подстрекателей – калечили, а то и убивали.

Ни одного хоть сколько-нибудь запомнившегося крестьянского бунта поднять в результате массового хождения в народ не получилось. Безумие 1874-го, охватившее часть интеллигенции, не тогда коснулось «глубинного народа».

Всё было ещё впереди...

Александр АННИН