150 лет назад, 4 февраля 1873 года, родился русский писатель Михаил Пришвин

Вообще-то фацелия – это трава ростом до метра, культивируемая главным образом как медонос. Её пятилепестковые цветки бывают различных оттенков синего цвета – от голубого до сиреневого. Но замечательный русский писатель Михаил Михайлович Пришвин (1873–1954) сделал фацелию образом неразделённой любви, так назвав свою поэму в прозе. И предварил поэму замечанием: «Давным-давно это было, но быльём ещё не поросло, и я не дам порастать, пока сам буду жив…»

В поэме два агронома едут в повозке по дороге через поле цветущей фацелии, в которой копошатся пчёлы. Пришвин остановил повозку, чтобы послушать их гудение.

А когда снова тронулись, спутник неожиданно спросил: «А была ли у вас когда-нибудь своя Фацелия?». Конечно, была. «Куда же делась-то?». «Мне стало больно», – признаётся Пришвин. Написано это было в 1940 году, когда Пришвину было уже 67 лет и когда он встретил последнюю свою любовь.

А первая любовь крайне редко перерастает в брак. Ещё реже – в брак счастливый.

Истинность этого утверждения сполна прочувствовал Пришвин, утверждавший: «Первое трудное дело в жизни – это жениться счастливо, второе, ещё более трудное – счастливо умереть». Последнее ему удалось.

Первая любовь настигла будущего писателя с запозданием на полтора десятилетия против обыкновенного хода событий. Будучи в 1897 году арестованным за революционную деятельность и отсидев год в тюрьмах, Пришвин был приговорён к ссылке на родину, в имение Хрущёво в Орловской губернии. А оттуда в 1900 году выехал за рубеж для учёбы в Лейпцигском университете. Получил диплом инженера-землеустроителя.

Оказавшись в 1902 году во Франции во время каникул в университете, Пришвин познакомился со студенткой исторического факультета Сорбонны Варварой Петровной Измалковой (1881-1951), к которой воспылал всепожирающей любовью. Мотался за нею по Европе. Но, когда отношения подошли к необходимости связать себя узами Гименея, дело не заладилось. Пришвин так вспоминал об этом:

«Вы фантазёр?» – спросила она с таким выражением: можно ли на вас положиться… ведь это несерьёзное, это ненастоящее.

Как это больно кольнуло меня. Но я сейчас же справился и говорю ей: «Нет же, нет, я не фантазёр, но пусть фантазёр, но я знаю, что из моей фантазии рождается самая подлинная жизнь. Своей фантазией я переделаю, я сделаю новую жизнь…»

Боже мой, как верил я в то, что говорил, как это ясно было для меня и как хотелось мне убедить её, заставить и её поверить. Фантазёр потому, что нет союза, нет ответа у ней…

«Но что же мы будем с вами делать?» – спросила она. «Как что? – отвечаю я. – Мы уедем с вами в родные места, поселимся вместе и будем так жить прекрасно, что Свет будет от нас исходить. Мы будем радоваться жизни, и все вокруг нас будут радоваться». На другой день всё опять заколебалось. Она мне сказала: «Я не могу решить окончательно, кажется, вы слишком большой фантазёр, чтобы на вас положиться. Вы живёте повышенной жизнью, которой живут художники, артисты…». Ну так что ж, говорю я, ведь это хорошо. «Конечно, – сказала она, – но, как вам сказать, в сущности же я вас вовсе не знаю». – «Да как же не знаете, я весь перед вами. Я вам могу всё сказать о себе… вы должны видеть меня…».

«Вы фантазёр, – сказала она, – будемте пока только друзьями».

Много позже, в 1905 году, Пришвин признавался: «Я её так полюбил, навсегда, что потом, не видя её, не имея писем о ней, четыре года болел ею и моментами был безумным совершенно и удивляюсь, как не попал в сумасшедший дом. Я помню, что раз даже приходил к психиатру и говорил ему, что за себя не ручаюсь».

Всё могло измениться через несколько лет, когда Пришвин получил от Варвары письмо с предложением повидаться на вокзале, когда она в поезде ехала заграницу. Он перепутал даты и приехал на вокзал на следующий день. И, возможно, получил то резкое письмо, которое привёл в романе «Кащеева цепь»: «Слишком уважаю, чтобы отдаться жалости. Прошу, не пишите больше. Я теперь всё разглядела, всё поняла: мы говорим на разных языках, нам не по пути. В этот раз твёрдо и решительно говорю: нет».

Оправдывая себя, Пришвин написал в дневнике много позже: «Что было бы, если бы я сошёлся с этой женщиной. Непременное несчастье: разрыв, ряд глупостей. Но если бы (что было бы чудо) мы устроились… да нет, мы бы не устроились».

Но, размышляя в 1930-х годах о жизни после смерти, затосковал: «Только вот одна невеста моя, с ней бы я встретился, я бы всё отдал за это, я готов до конца жизни на железной сковороде прыгать или мёрзнуть, лишь бы знать, что на том свете с ней встречусь и обнимусь».

В 1912 году вышло первое собрание сочинений Пришвина. Свои книги он послал Измалковой с надписью на одной из них: «Помните свои слова: – Моё лучшее, да, лучшее, навсегда останется с вами! Забыли?.. А я храню ваш завет: лучшее со мной. Привет от Вашего лучшего».

Варвара Петровна ответила гневным письмом: «Я получила Ваше письмо и книги, но не ответила Вам сразу, потому что надпись на одной из книг возмутила меня. По какому праву берёте Вы на себя монополию на то, что есть во мне «лучшего»? Поверьте, Михаил Михайлович, моё «лучшее» осталось при мне и было и будет со мной всю жизнь, потому что не может один человек отнять от другого то неотделимое и невесомое, которое называется «лучшим». А разве может женщина с седеющими волосами быть ответственной за слова и поступки двадцатилетней полудевочки? Годы, пропасть, Михаил Михайлович, и если бы мы с Вами встретились теперь, то мы друг друга не узнали бы…».

Именно первая любовь подвигла Пришвина к писательству. Хотя первым произведением, вышедшим из-под его пера, была статья по агрономии – «Картофель в огородной и полевой культуре».

Именно первая любовь заставила Пришвина изливать душу в дневниках, которые с 1905 года он вёл регулярно до последнего дня жизни.

Именно неразделённая первая любовь заставила его предаться путешествиям по России, потом описанным в книгах «В краю непуганых птиц» (1906), «За волшебным колобком» (1925), «Женьшень» (1932), в других произведениях.

Свою Фацелию Михаил Михайлович нашёл уже на склоне лет – в 1940 году, шестидесятисемилетним. Ею стала Валерия Дмитриевна Лиорко (1899-1979). Они счастливо прожили почти 14 лет – до смерти Пришвина в 1954 году. Благодаря ей, её титаническим усилиям по приведению в порядок архива писателя, мы имеем возможность читать дневники Пришвина, по объёму значительно превышающие полное собрание его произведений. А в них – история страны, увиденная критическими глазами пытливого наблюдателя.

О своих потаённых записях Михаил Михайлович говорил супруге, что они тянут на «десять лет расстрела за каждую строчку». Ведь в них он, например, утверждал, что «Коммунизм – это система полнейшего слияния человека с обезьяной», а «Революция – освобождение зверя от пут сознания». И о Сталине отзывался без пиетета, хотя в период Великой Отечественной войны проникся к нему уважением.

После смерти Пришвина Ляля, как он называл супругу, приобрела железную бочку и наняла рабочих выкопать яму на даче в подмосковном селении Дунино, чтобы туда можно было спрятать бочку, сложив в неё дневники Пришвина, если возникнет угроза обыска.

Но Пришвин имел у власти репутацию певца природы, далёкого от политики, был даже дважды награждён советскими орденами, и дневники дошли до нас. Стараниями той же Валерии Дмитриевны на бывшей даче Пришвина в Дунине открыт его дом-музей. Там же хранится принадлежавший ему автомобиль «Москвич-400».

Ныне Пришвина знают лучше дети, чем взрослые: его детские незамысловатые рассказы о природе издаются многотысячными тиражами. И не только в России.

Леонид БУДАРИН