Про Россию в 1839 году… и в наше время

185 лет назад в Россию прибыл французский писатель и путешественник маркиз Астольф де Кюстин (1790-1857), который потом опубликовал свои записки о нашей стране, благодаря чему получил мировую известность. В правящих кругах тогдашней России книга де Кюстина взывала вполне объяснимое возмущение, поскольку он написал правду…

Маркиз де Кюстин, автор книги «Россия в 1839-м году», был потомком старинного французского аристократического рода, пострадавшего во время Французской революции, и приехал в николаевскую Россию уже известным в Европе писателем, специализирующимся как раз на описаниях других стран и на путевых заметках.

Как знатного, идеологически и классово близкого гостя в России его попытались умаслить и приголубить – открыв двери и в петербургский высший свет, и в императорский дворец. Ему даже, что было редкостью для России почти во все времена, было позволено забраться в глубь страны – через Москву до Нижнего Новгорода.

Николай с супругой маркиза очаровывали, петербургская аристократия пыталась ему понравиться, местные чины, встречая во время поездки по России тем более хотели заслужить лестную оценку.

Маркиз всем раскланивался, улыбался… Но, выбравшись из нашего славного отечества, «отблагодарил» его язвительным и критическим трудом, отличавшимся тем, что наблюдения путешественника были настолько метки и очевидны, что оставались актуальны и при царизме, и при советской России, да и сейчас не потеряли своей злободневности.

Когда Николаю I доставили из Франции экземпляр книги Астольфа де Кюстина, император прочитал его на одном дыхании, пришёл в ярость и с размаху швырнул книгу на пол. Кстати, тому, что государь читал довольно объёмную французскую книгу без перевода и без переводчика, на языке оригинала, удивляться не надо – тогдашнее русское дворянство русский язык не любило и изъясняться предпочитало по-французски и устно, и письменно.

Итак, взбешенный царь потребовал дать крамольнику отлуп. Но не внутри страны – в России цензура работала достаточно качественно для того, чтобы россияне не узнали про гадкий пасквиль. Ответить предстояло в европейской прессе – пропагандисты, специализирующиеся на Европе, существовали уже тогда.

Исполняя царский указ, пропаганда поднатужилась, почесала голову и… не смогла сформулировать к Кюстину практически ни одной претензии. Ответить на пасквиль гадкого француза было нечего, поскольку разбор любой из неприятных реплик и историй был невозможен без их упоминания и цитирования, а любое упоминание только выделяло и подчеркивало едкие и точные замечания путешественника. Которые никак не опровергнуть, кроме как в нашем традиционном стиле «сам дурак».

А вот А.И. Герцен назвал заметки де Кюстина «самой занимательной и умной книгой, написанной о России иностранцем», но признавал, что в ней «есть ошибки. Много поверхностного...».

У этой поверхностности было своё объяснение – ведь де Кюстин в основном общался с русской аристократией, знавшей французский язык, а не с широкой общественностью. Собственно, и писал француз тоже о русской аристократии.

При царях книга была цензурой запрещена, при советской же власти – считалась одним из эталонов критики царизма, но... Всё равно оказалась выпотрошена уже советской цензурой, которая нещадно удалила все реплики, целящие в имперскую, бюрократическую и жандармскую суть режима. То есть всё то, что Иосиф Сталин взял у своих предшественников – русских царей. Сравнение полного перевода книги «Россия в 1839-м году» с советским изданием 1930 года показывает, что из оригинального текста были выброшены все мысли автора на главную тему – о пагубности режима единоличной власти и чрезмерной централизации бюрократического аппарата для управления столь обширной территорией, как Россия. Не вошли в издание и прогнозы Кюстина – о неизбежности грядущей революции и о её движущих силах. Не нашлось места и его соображениям о геополитической роли России, которую она, по мнению автора, могла бы играть в будущем, не входя в конфликты с мировыми державами. Также были пропущены почти все наблюдения автора о рабском положении и нищенском существовании большинства народа России.

Первый раз в России в полном переводе книга вышла в начале 1990-х, а потом опять затерялась в списках крамольной литературы – уж очень остро кусает старый маркиз за самые стыдные и болезненные места – так, что чувствуется и спустя пару веков.

По собственному признанию маркиза, он «ехал в Россию искать доводов против республики», а вернулся если не республиканцем, то уж во всяком случае убеждённым противником абсолютизма, который довёл до катастрофы Францию и может погубить Россию.

Чтобы читатель получил хотя бы какое-нибудь представление о записках де Кюстина, приведём несколько цитат.

«Увидев русских царедворцев при исполнении обязанностей, я тотчас поразился необычайной покорности, с какой они исполняют свою роль; они – своего рода сановные рабы. Но стоит монарху удалиться, как к ним возвращаются непринужденность жестов, уверенность манер, развязность тона, неприятно контрастирующие с полным самоотречением, какое они выказывали мгновение назад; одним словом, в поведении всей свиты цесаревича, как господ, так и слуг, видны привычки челяди. Здесь властвует не просто придворный этикет, подразумевающий соблюдение условленных приличий, уважение более к званиям, нежели к лицам, наконец, привычное распределение ролей – всё то, что рождает скуку, а иной раз и навлекает насмешку; нет, здесь господствует бескорыстное и безотчетное раболепство, не исключающее гордыни; мне казалось, что я слышу, как, бунтуя в душе против своего положения, эти русские придворные говорят себе: «За неимением лучшего возьмём, что дают». Эта смесь надменности с низостью не понравилась мне и не внушила особенного расположения к стране, которую я собрался посетить».

«Я нахожусь в Петербурге уже более суток, но ещё ничего не смог вырвать из лап таможенников, в довершение же всех бедствий моя коляска была отправлена из Кронштадта в Петербург на день раньше, чем мне обещали, но не на моё имя, а на имя некоего русского князя; в России, куда ни кинь, везде одни князья. Теперь придётся потратить массу сил на бесконечные объяснения с таможенниками».

«Россия – страна совершенно бесполезных формальностей».

«Каждый старается замаскировать пред глазами властелина плохое и выставить напоказ хорошее».

«Богатые здесь не сограждане бедных».

«Обо всех русских, какое бы положение они ни занимали, можно сказать, что они упиваются своим рабством».

«Молодые государства, особенно те, которыми правят абсолютные монархи, изобилуют безлюдными пространствами; люди, лишённые свободы, обитают в печальных пустынях. Густо населены лишь страны свободные».

«Недобросовестность печально отражается на всём и в особенности на коммерческих делах».

«Нерасположение к суду кажется мне верным признаком несправедливости судей».

«В армии – невероятное зверство…»

«Полиция, столь проворная, когда нужно мучить людей, отнюдь не спешит, когда обращаются к ней за помощью».

«Обилие ничтожных, совершенно излишних мер… делает необходимым наличие бесконечного множества всякого рода чиновников».

«У русских чиновников усердие нисколько не исключает беспорядка».

«Армия чиновников, эта сущая язва России».

«Россией управляет класс чиновников… и управляет часто наперекор воле монарха… Самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией».

«Во Франции революционная тирания есть болезнь переходного времени; в России деспотическая тирания есть непрерывная революция».

Андрей РЫЛЕЕВ